Знаменский Анатолий - Завещанная Река



АНАТОЛИЙ ДМИТРИЕВИЧ ЗНАМЕНСКИЙ
ЗАВЕЩАННАЯ РЕКА
Что нынче знается, то завтра скажется…
Пословица
1
В лето 7216е1 от сотворения мира великие бунты были на Дону и Слободской Украине, умылось кровью Дикое Поле. А потом лютая зима прошла, и с полой водой ждали царя в замирившемся Черкасске.
Уже отчадили по дальним и ближним станицам последние пожары и размели конские хвосты тот горький пепел по степным дорогам. И первое половодье на Дону отбушевало, и пошла уже вслед снеговой, бурной воде другая, полумеженная, тёплая вода — но не было успокоения в стольном казачьем городке.
Царь Пётр Алексеевич спускался вниз по Дону — не шутка.
И хоть ярко пылало солнце в прозрачноголубом небе, звенели на разные голоса птицы в той голубени и отрадно пушился золотыми барашками прибрежный ивняк, молча и угрюмо стояли на высоком причальном угоре войсковые старшины с хлебомсолью, и виделась им в верховьях сизая, непроглядная мгла. Знали, что пусто ныне Дикое Поле, разорены и сожжены царскими батальщиками весёлые казачьи городки по Донцу, Хопру и Медведице, по Бузулуку, Иловле и Айдару, что за спиною — голод и мор, похоронный плач и смятение, а у царя — свой спрос.
Погуляли казачки вволю, попели разудалые песни с Булавиным да Игнашкой Некрасовым, пустили боярскую кровь ручьями от Камышина до Воронежа — пришло время ответ держать, в упор смотреть в бесноватые очи царя Ерохи.
Вышли толпой на причальный стружемент, сбились кучно, дабы не выделяться на миру ни шапкой, ни ухваткой, а на плечах не парча и бархат, как в старые времена, — зипуны дырявые. Теперь одна надёжа — на царскую милость…
Смотрели на затопленное обдонское займище, на высокую и мутную воду… И мутен, дробен и текуч был взгляд длинновязого атамана, стоявшего под войсковым бунчуком в окружении старшин. Крепился Илья Зерщиков, супил срослые Свои брови, что смолоду сулили ему счастье, ан глазато и его выдавали.
Кондрата Булавина, главного зачинщика, он всё ж таки сумел провести в горячую нору, головой выдать, но беда, что не живого, а мёртвого. Про то — первый спрос будет. А второй спрос — почему Игната Некрасова на Кубань упустил, в турские земли.

А третий спрос — почему с тем вором Игнашкой двадцать тыщ сердовых казаков ушло, да ещё сто тыщ стариков да баб с детвой… Куда смотрели, черкасские казаки?
А ну как спросит царь ещё и про старую веру?
Атаман Зерщиков вздохнул, оглянулся и зубы стиснул. Поймал летучий и уклончивый взгляд первого помощника своего Тимохи Соколова, и оттого в груди чтото перекатилось горячей, смертной пулей, душа ёкнула.
«Иуда! Рядом стоит, а у самого — камень за пазухой…»
— Держишься, Илья? — шевельнул бунчуком над его головой Тимоха. — Держись! Не всякий гром бьёт.
Зерщиков не обернулся больше, срослыми бровями дёрнул:
— А у тебя что, два ряда зубов, как у Некрасы, что ль? Пытки нам не будет, а уж кнута не миновать…
— С дурной рожи — да ещё и нос долой! — хохотнул в ладошку Тимоха, чтобы не услыхали дурацкой шутки ближние старшины. — В случае чего, Илья, кинемся в ноги ему, мол: прости христа ради за прошлое да и напредки — тож…
«Смеётся! Дурню и на похоронах — веселье…»
— Смутьян ты, Тимоха. Оборотень! — сказал Зерщиков, тая злобу. И снова упулился мутными глазами на текучую воду.

Вздыхал и прикидывал.
Знал Илюха, что не только он доносил царю на Тимошку Соколова, но и дружок не дремал, слал тайные отписки… И грызла теперь его великая заботушка: кому из них государь поверит? А ну как не ему, атаману, а Тимохе — ближнему, бунчужному старшине?
Хотя, е



Содержание раздела