Зотов Борис - Каяла (В Сокращении)
Борис Зотов
КАЯЛА
(В сокращении)
...Это необыкновенная и в каких-то поворотах странная история. Автор
услышал ее много лет назад от кавалерийского офицера, участника наступления
наших войск на Юге весною 1942 года. И пересказал - но не для всех. Ничего
не даст книжка тому, кто не ищет в прошлом ответов на вопросы сегодняшнего
дня...
* * *
Эскадрон шел всю ночь усиленным аллюром. Десять минут валкого и крупного
конского шага заканчивались, и раздалась слабо слышимая в четвертом
сабельном взводе команда - командовал комэск в голове растянувшейся колонны,
там, где, невидимый в темноте, качался на пике синий эскадронный значок, а
потом команда дублировалась на разные голоса взводными - все ближе и ближе:
- О-о-о... О-о-во... По-вод!..
Дорога вертелась вдоль Донца; повторяя его капризное русло и часто
проваливаясь в поперечные балки, - поверху было уже сухо, и здесь копыта
трещали четко, барабанным треском, а в низинах чернела еще грязь,
оставленная весенним половодьем.
Третью ночь подряд идет на запад колонна, покрывая за переход по
семьдесят-восемьдесят километров.
Спешит.
Куда, зачем?
Таких вопросов в военное время не задают. Но если бы каким-то чудом
бросить взгляд на засекреченную карту с оперативной обстановкой, тогда сразу
обратил бы на себя внимание резкий выгиб линии фронта: как раз в бассейне
Северного Донца широким и длинным языком вдавалась красно-синяя линия в
расположение немецких войск.
С такого "языка" заманчиво наступать, особенно на карте: ударом на север
можно окружить силы противника южнее Харькова; ударом на юг - отсечь в
районе Ростова. Сам Ростов дважды переходил из рук в руки и зимой с тяжелыми
боями был все-таки отбит и утвержден за нами. Здесь немцы откатились к
Матвееву Кургану, к реке Миус и за Таганрог.
Синяя и красная линии упрямо сошлись, уперлись и остановились, завязнув в
снегах, а потом в жидкой грязи...
В последнем ряду четвертого взвода ехал боец Андриан Пересветов, и голова
его моталась из стороны в сторону при каждом шаге караковой кобылы. Так
получилось, что днем, в то время, когда все отдыхали после перехода,
отделение Пересветова было выброшено в разъезд и честно, до последней точки
маршрута, прощупало назначенное направление. Поэтому сейчас, на исходе ночи,
бессонница и усталость ртутью наливали голову кавалериста. Он оборачивался и
вглядывался в край неба, в надежде, что светило примется за дело, но видел
только размытые тьмой контуры тачанок.
Сосед Пересветова справа, Халдеев, чуть зазевался, его лошадь, которой
что-то померещилось на дороге, приняла вбок, лязгнуло стремя о стремя. Еще
немного, и ствол заехал бы Пересветову по голове. Винтовка у Халдеева
снайперская, ствол длинный - не то, что у остальных, вооруженных короткими и
легкими карабинами образца тридцать восьмого года. На походе каждый грамм
чувствуется. Халдееву тяжелее. Он таскает на килограмм больше. А каково
едущему впереди Пересветова Ангелюку? Его "Дегтярев пехотный" весит семь
восемьсот. Правда, Халдеев сухой, тощий и высокий, а Ангелюк широкий,
упитанный - как раз пулеметы таскать.
Постепенно небо из темного стало фиолетовым, налились нежной позолотой
перья реденьких облаков, плавающих на огромной высоте, и майская ночь стала
таять.
Боец Отнякин (левый сосед Пересветова) зевнул так, что стало страшно.
Окая, произнес:
- Облаков-то нету нынче, бомбить будут. Пора бы ховаться кто куда да
дневать. Поработать надо четвероногого друга.
На казарменном жаргоне это означало сон, а
